«Оппенгеймер» не показывает нам Хиросиму и Нагасаки. Это акт строгости, а не стирания

Ключевое слово в «Оппенгеймере» Кристофера Нолана — «компартментализация». Это стратегия безопасности, предложенная и неоднократно применяемая полковником Лесли Р. Гроувсом (Мэтт Дэймон) в качестве директора Манхэттенского проекта, который стремится создать оружие, достаточно мощное, чтобы положить конец Второй мировой войне. По мнению Гроувса, сохранение его различных команд изолированными друг от друга поможет обеспечить строжайшую секретность. Но Дж. Роберт Оппенгеймер (Киллиан Мерфи), блестящий физик-теоретик, которого он нанял для управления проектной лабораторией в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, знает, что разделение имеет свои пределы. Успех их миссии будет зависеть не от изоляции, а от необычайного совместного синтеза физики и химии, теории и практики, науки и армии, профессионального и личного.

За несколько недель, прошедших с тех пор, как «Оппенгеймер» получил широкое признание критиков и коммерческий успех, ключевое слово Гроувса приобрело тревожное новое значение. В конце концов, разделение на части — это довольно хороший синоним рационализации, акта откладывания или даже спрятания всего, что мы считаем морально тревожным. А для самых жестких критиков, многие из которых дали интервью Эмили Землер для недавней статьи в Times, «Оппенгеймер» разделяет до возмутительной степени: они утверждают, что, не изображая атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, фильм подчиняется исторической слепоте, которая он рискует передаться своей аудитории. Нолана, известного тем, что он создает тщательно организованные повествования, в которых ничего не появляется случайно, подвергли критике за то, что он предпочитает не показывать.

Большинство этих решений, конечно, вытекают непосредственно из его исходного материала, «Американского Прометея», авторитетной биографии Оппенгеймера Кая Берда и Мартина Дж. Шервина 2005 года. За исключением одной ключевой сюжетной линии, все на экране, согласно условностям биографического фильма, создается глазами героя. Итак, вы видите Оппенгеймера возбужденным молодым студентом-физиком и видите его жуткие, захватывающие видения субатомного мира. Вы увидите, как он станет одним из ведущих физиков Америки, сыграет важную роль в тайной гонке за созданием атомной бомбы и вместе со своими новобранцами разработает и создаст первое в мире ядерное оружие. Вы видите его шок и трепет, когда испытание Тринити оказывается успешным, озаряя небо и ландшафт пустыни ослепительной белой вспышкой и столбом огня и дыма высотой 40 000 футов.

Чего вы не видите — потому что Оппенгеймер их тоже не видит — так это первых жертв бомбы: тысяч жителей Нью-Мексико, большинство из которых — коренные американцы и латиноамериканцы, которые живут в радиусе 50 миль от испытательного полигона Тринити и чье воздействие радиации будет иметь смертельные последствия для здоровья многих поколений. Вы не увидите, как бомбы сбрасываются на Хиросиму и Нагасаки; вы не видите смертоносных пожаров и покрытых пеплом обломков, вы не видите тел японских жертв, сгоревших до неузнаваемости, или не слышите крики и вопли выживших. (По оценкам, общее число погибших составит около 200 000 человек.)

Отказываясь визуализировать эти ужасы, демонстрирует ли Нолан восхитительную драматическую сдержанность или совершает непростительные грехи бездействия? Просто ли он придерживается точки зрения своего объекта или удобно уклоняется от образов, которые беспокоят совесть Оппенгеймера?

Так случилось, что учёный действительно видит эти образы, и его совесть обеспокоена должным образом. В одной из ключевых сцен камера изучает Оппенгеймера и его коллег, пока они смотрят тревожные кадры последствий взрывов. Закадровый оратор описывает, как тысячи японских мирных жителей сгорели в одно мгновение, а еще тысячи умерли мучительной смертью от радиационного отравления. Вы видите, как Оппенгеймер отшатывается, даже если то, от чего он отшатывается, намеренно остается за кадром.

Это не единственные кадры Второй мировой войны, которые отсутствуют в фильме. Мерилом формальной и структурной строгости «Оппенгеймера» является то, что мы не видим ничего ни от конфликта на Тихоокеанском театре военных действий, ни от конфликта на европейском театре военных действий — даже тогда, когда Оппенгеймер опасается, что нацисты могут создавать собственное ядерное оружие. . Нолан, который всегда доверяет нам, чтобы мы не отставали от его тщательно продуманных повествований в виде коробочек-головоломк, также верит, что мы знаем кое-что об истории. И что самое важное, он хочет открыть другой взгляд на войну, показать, как некоторые из ее наиболее важных тактик и маневров реализовывались не на полях сражений, а в классах и лабораториях — и, наконец, на театре мыслей Оппенгеймера.